nothing gomoerotic
я виноват, конечно, что с конкурсом пролетел. но какбэ должен был участвовать, так что.........
Тема задания: Тихий шёпот
Героиня: Sarah Palmer (Сара Палмер)
Название: Тем, кто остался...
Автор: Tom Hanniger.
Фэндом: MBV 3D
Characters: Sarah, Axel Palmer, Tom Hanniger
Rating: R
Genre: angst
Disclaimer: Wish no harm made no money
WARNING: в духе фильма, с кровью и мерзостью
«Мне страшно…» Буквы, аккуратные и ровные в самом начале, теряют форму и сползают вниз… Обхватив руками замёрзшие плечи под ночной сорочкой, Сара покачивается в каком-то медленном, глубоком трансе – не замечая, как нарыв кошмара прорывается горячим и солёным и начинает течь по щекам, как ночь бледнеет, разбавленная приползшим с реки туманом. В сером небе чертят зигзагами чёрные, отвратительно крикливые птицы, и кружится морось. Наверное, стоило бы написать: «Мне страшно всё время» – это чувство не похоже на просто «страшно». Только когда страх въедается ледяной гнилью под кожу, становится частью тебя, то, как это выглядит на бумаге, как правило, уже давно не имеет значения.
читать дальшеСара ведёт дневник с того дня, когда узнала, что беременна. Подтвердили врачи, осматривавшие её после взрыва на шахте, зашивавшие порезы и обрабатывавшие ожоги на руке. В тот же день во всех газетах написали, что Том Ханнигер, вероятно, выжил и сбежал – в завалах спасатели нашли тело кого-то из своих, обезглавленное и обезображенное до неузнаваемости. И именно тогда впервые пришёл страх, свернулся под сердцем рядом с ребёнком теснотой и нервозностью, странным ощущением, словно кто-то перевернул песочные часы её жизни и сказал: «время пошло» – последняя партия, твой ход, Сара Палмер…
Этой ночью ей снился запах сирени, тревожно-свежий и такой отчётливый, что кружилась голова. В Хармони никогда не росла сирень – Сара видела её лишь однажды, в школьном учебнике. И вместе с сиренью пахло чем-то ещё, знакомым и жутким. В отличие от сирени, этот запах Сара знала, но откуда, вспомнить во сне так и не смогла. Ей снилось, что Том держал на руках её ребёнка, мёртворожденного, похожего на отвратительного гнома – у ребёнка было лицо состарившейся Мэган, покрытое клочками редких, тёмных усов и бороды. Она хотела заорать, но первым открыл рот и заорал её мёртвый сын – сдавленным птичьим криком, превратившимся в лисий лай, а потом в телефонный звонок…
– Вам нужно уехать, миссис Палмер, – врач меряет давление и, оттянув нижнее веко, с беспокойством рассматривает её глаза, мутные и покрытые тонкой сеточкой лопнувших сосудов. – Уехать куда-то, где вы будете чувствовать себя в безопасности.
– Мне снятся все, кого он убил… Все, понимаете? – Сара не плачет; в приёмной госпиталя светло и шумно, много знакомых лиц, но лучше всего живые, густые запахи крепкого кофе и медикаментов. – Я не знала этих людей. Но они всё равно мне снятся.
– Сара… Я бы мог, конечно, выписать что-то более сильное, чем вы пьёте сейчас… Но это повредит малышу. Я уверен, что Том далеко отсюда, и все ваши страхи безосновательны. Просто слишком многое здесь напоминает вам о трагедии…
У входа в госпиталь припаркован чёрно-белый полицейский «Шевроле», Марти на водительском месте греет ладони о мягкий пластиковый стаканчик с дешёвым чаем. Ждёт шерифа, которого в этот день отпускают, наконец, домой с больничной койки. От прошлой жизни осталось только небо, разодранное весенней синевой, семь лет чужого безумия, пропущенный вызов на разбитом мобильном и ненависть. Слишком о многом хочется поговорить и ещё о большем промолчать именно здесь, сейчас – и, сделав Марти знак, чтобы ехал сзади, Аксель трогает жену за плечо, предлагая пройтись пешком.
– Нои пришлось бросить школу… Я отправила его к маме.
– Почему сама не уехала? Я слышал, врач говорил: для тебя и ребёнка это сейчас самый лучший выход…
Иногда ей снится Мэган. Мэган в своей розовой маечке и джинсовой мини-юбке. Она медленно, одной рукой, расставляет товар на полках «Mercer’s G. Store» и смеётся: “Знаешь, Сара, я так боялась рожать! Боялась, что не смогу – и доктор будет делать мне кесарево… Какой дурой я была, правда?” Она поворачивается – второй рукой зажимая разорванный живот, чтобы не выпадали внутренности. Она мертва. Глаза вытекли, а волосы слиплись от крови – но страшнее всего эта дыра, через которую виден позвоночник и тонкие окровавленные дуги рёбер. Сара проклинает себя за то, что не послушалась мужа и посмотрела на неё тогда, в переулке за магазином…
«Мне страшно…» Буквы петляют и истончаются. Стук в стекло, торопливый и дребезжащий, заставляет вскрикнуть и дёрнуться вперёд так, что Сара падает с кровати, роняя дневник и карандаш. В призрачном свете низкой, щербатой луны лицо Тома, прижимающегося к стеклу с улицы, кажется синевато-бледным и смазанным, словно в тумане. Сара слышит его тихий шёпот: «Пойдём со мной… Пойдём, не бойся – там, в шахте, все давно мертвы…» Слышит – и не понимает, как такое может быть: стекло толстое, а рама плотно закрыта, её приходилось открывать, чтобы докричаться до Нои, играющего во дворе.
– Аксель!.. Аксель, господи, это он!!!.. – ужас втыкает в позвоночник ледяную иглу, Сара скулит, всем корпусом оборачиваясь назад, к мужу… и падает с постели уже по-настоящему – чтобы проснуться, понять, что разбила затылок и ссадила локоть о дощатый пол. Ночь пахнет осинами и сыростью. Акселя рядом нет, но с лестницы видна желтоватая полоса под дверью кабинета.
«Мне снится Мэган. Акселю она снится тоже». Из-за той Мэган, что приходила к нему раньше, он боялся спать с Сарой рядом, боялся, что она почувствует, устроит скандал – и ей казалось, это самое страшное, что могло случиться в их семье. Из-за той Мэган, что приходит к нему сейчас, он боится спать вообще. «Самое страшное» – это лишь то, что мы способны выдержать. Где, действительно, предел, никто никогда не скажет – потому что грань безумия начинается раньше.
Страх немного ослабевает в ветреную погоду, сменяется беспричинными перепадами настроения и тоской.
– Это в порядке вещей, миссис Палмер, – врач всё так же прикладывает стетоскоп к груди, смотрит глазное дно и протягивает бумажные полотенца, чтобы стереть гель с уже заметно округлившегося живота. – Так случается во время беременности – обостряется обоняние, мучает бессонница… Вас это не должно пугать.
– У меня будет мальчик?
– Да, мальчик. Уже решили, как назовёте?
Ветер дует с востока, принося холодную, влажную сладость и угольную пыль с шахт, рвёт душу невозможностью увидеть, услышать, прикоснуться к тому, кого бесплотным призраком постоянно чувствуешь рядом. Остановившись посередине моста, Сара вытирает мокрые ресницы. Так же, как несколько месяцев, как десять лет, как целую вечность назад журчит река и хлопает над головой выцветшее, истрёпанное полотнище флага. «Теперь ты знаешь, почему я не справился?» – от тихого шёпота за спиной Сара дёргается и, обернувшись, вжимается в ледяные перила. После той трагедии Том разучился улыбаться, но ради неё поднимает вверх уголки обветренных, бесцветных губ – словно в последний раз, насильно, разгибает мёртвому пальцы.
– Знаю, Том. Гарри приходил к тебе каждую ночь. Как теперь ты сам приходишь ко мне… – на мосту никого нет, но за холмами, в лесу, ввалившаяся могила слышит каждое слово, каждый стон, и, оказывается, смерть умеет отвечать – грязью в талой воде, ночными кошмарами, карканьем ворон, чёрными гроздьями облепивших придорожные столбы и провода.
– Упокой, господи, душу раба твоего… – унылый голос священника вместе с серым дождём стекает по могильной плите, уходит в насыпанную холмиком, заваленную цветами рыхлую, влажную землю…
Ей снился мёртвый, изъеденный червями шериф Бёрк. У него не было глаз и нижней челюсти – болталось клочьями гнилое мясо с желтоватыми нитями сухожилий – зато был длинный, вонючий язык, которым он пытался лизать ей щёку. Визжа и брыкаясь, она отползла к краю постели, вытащила из стола револьвер и выстрелила – потом ещё раз, и ещё, пока тень мертвеца не свалилась на пол и, съёжившись, не начала скулить и скрести по доскам короткими, когтистыми лапами. Потом, когда её увозили в каталке, под капельницей, и крыша фургона мигала синим, и пахло речной водой, она не могла вспомнить – ничего, кроме того, что сидела у кровати и гладила странно знакомого чёрного, кривоногого пса, пока не почувствовала, что между бёдер течёт и, просачиваясь под коленом, расползается по полу липким и тёмным, смешиваясь с собачьей кровью.
Она просыпается от запаха тумана, от тени дождевых капель, ползущих по стеклу, её сон это вечное дёрганье на разрыв и без того натянутых и истончившихся нервов. Первые заморозки приходят в сентябре. Марти всё так же сидит на водительском месте, смотрит на ворон над рекой и пьёт кисловатый, пенистый кофе. Усадив жену в машину, Аксель укрывает её пледом поверх пальто, чтобы унять озноб, не видимый, но ощутимый – в губах, в локтях, в кончиках пальцев.
– Я забрал Нои у твоей матери и привёз домой. Подумал, тебе будет легче справиться, если…
Её сны пахнут сиренью. В её снах тихий шёпот. Именно он пахнет той едва уловимой, ускользающе знакомой мутью, которая однажды забилась в ноздри и осталась в памяти, где-то на обратной, исписанной прозрачными чернилами стороне. Саре кажется, ещё немного – и она вспомнит, откуда взялся этот запах. И вместе с ответом придёт конец.
– Привет, Сара… – когда ей уже совсем не страшно, приходит настоящий Том, снова заглядывает в окно, синеватое лицо из густого мрака – прижимается щекой и водит по стеклу бледными, перепачканными в земле и крови пальцами. – Ты стреляла в меня, Сара, помнишь? Глупая девочка… Но я не сержусь. Открой! Я расскажу тебе, что с тобой случилось…
Так пахнет в клиниках для душевнобольных: запах разлагающейся плоти там перебивает всё – пролежни, немытые тела и волосы, гниющие вены, в которые санитар подчас не может с первого раза попасть иглой. Но если остановиться и прислушаться, другой запах сам найдёт тебя, абсолютно прозрачный и жуткий, как воздух над линиями высоковольтных проводов. Запах, которого нет, и в котором можно различить сразу всё – грозу, пыль, едкий дым и холодный морской песок. Так пахнет разлагающийся человеческий разум.
Сара смеётся, впервые за последние полгода смеётся тихо и счастливо – когда сдвигает с двери железную щеколду, и Том Ханнигер, её Том, красивый и любящий, как десять лет назад, без чёрного комбинезона и маски, тоже улыбается ей.
И прямо с порога замахивается тяжёлой и ржавой шахтёрской киркой.
.........................................
– Четыре трупа: взрослый мужчина и ребёнок, ещё двое мужчин в патрульной машине снаружи, вероятнее всего, полицейские, охранявшие дом… – плёнка в диктофоне заканчивается, и, досадливо встряхнув его, шериф щёлкает крышкой, чтобы перевернуть кассету; стараясь не вляпаться ботинком в засыхающие пятна крови, спускается по разгромленной лестнице в холл.
– Орудие убийства не найдено! Но я затребовал материалы из архива, и мне кажется, картина ясна! – подняв ярко-жёлтую ограждающую ленту, молодой парень бежит по скользкой росистой траве, размахивая тонкой папкой с бумагами. – Полгода назад сынок владельца шахт спятил и перебил полгорода! То же место, тот же почерк… Том Ханнигер вернулся…
– Том Ханнигер давно мёртв, – скомкав бумажный стаканчик из-под кофе, шериф забрасывает его за спину и, выудив из кармана зубочистку, лениво ковыряет щербатый клык. – Труп нашли четыре месяца назад, в лесу – смерть от истощения и потери крови. Держи! Даю тебе шанс продвинуться по службе…
Помощник ловит пухлую тетрадь в кожаном переплёте – и холодок бежит по спине, когда на первой странице, на второй, на всех остальных, вдоль, поперёк, по диагонали, он видит одно единственное, выведенное мелким и кривым женским почерком: «Мне страшно…»
Тема задания: Тихий шёпот
Героиня: Sarah Palmer (Сара Палмер)
Название: Тем, кто остался...
Автор: Tom Hanniger.
Фэндом: MBV 3D
Characters: Sarah, Axel Palmer, Tom Hanniger
Rating: R
Genre: angst
Disclaimer: Wish no harm made no money
WARNING: в духе фильма, с кровью и мерзостью
«Мне страшно…» Буквы, аккуратные и ровные в самом начале, теряют форму и сползают вниз… Обхватив руками замёрзшие плечи под ночной сорочкой, Сара покачивается в каком-то медленном, глубоком трансе – не замечая, как нарыв кошмара прорывается горячим и солёным и начинает течь по щекам, как ночь бледнеет, разбавленная приползшим с реки туманом. В сером небе чертят зигзагами чёрные, отвратительно крикливые птицы, и кружится морось. Наверное, стоило бы написать: «Мне страшно всё время» – это чувство не похоже на просто «страшно». Только когда страх въедается ледяной гнилью под кожу, становится частью тебя, то, как это выглядит на бумаге, как правило, уже давно не имеет значения.
читать дальшеСара ведёт дневник с того дня, когда узнала, что беременна. Подтвердили врачи, осматривавшие её после взрыва на шахте, зашивавшие порезы и обрабатывавшие ожоги на руке. В тот же день во всех газетах написали, что Том Ханнигер, вероятно, выжил и сбежал – в завалах спасатели нашли тело кого-то из своих, обезглавленное и обезображенное до неузнаваемости. И именно тогда впервые пришёл страх, свернулся под сердцем рядом с ребёнком теснотой и нервозностью, странным ощущением, словно кто-то перевернул песочные часы её жизни и сказал: «время пошло» – последняя партия, твой ход, Сара Палмер…
Этой ночью ей снился запах сирени, тревожно-свежий и такой отчётливый, что кружилась голова. В Хармони никогда не росла сирень – Сара видела её лишь однажды, в школьном учебнике. И вместе с сиренью пахло чем-то ещё, знакомым и жутким. В отличие от сирени, этот запах Сара знала, но откуда, вспомнить во сне так и не смогла. Ей снилось, что Том держал на руках её ребёнка, мёртворожденного, похожего на отвратительного гнома – у ребёнка было лицо состарившейся Мэган, покрытое клочками редких, тёмных усов и бороды. Она хотела заорать, но первым открыл рот и заорал её мёртвый сын – сдавленным птичьим криком, превратившимся в лисий лай, а потом в телефонный звонок…
– Вам нужно уехать, миссис Палмер, – врач меряет давление и, оттянув нижнее веко, с беспокойством рассматривает её глаза, мутные и покрытые тонкой сеточкой лопнувших сосудов. – Уехать куда-то, где вы будете чувствовать себя в безопасности.
– Мне снятся все, кого он убил… Все, понимаете? – Сара не плачет; в приёмной госпиталя светло и шумно, много знакомых лиц, но лучше всего живые, густые запахи крепкого кофе и медикаментов. – Я не знала этих людей. Но они всё равно мне снятся.
– Сара… Я бы мог, конечно, выписать что-то более сильное, чем вы пьёте сейчас… Но это повредит малышу. Я уверен, что Том далеко отсюда, и все ваши страхи безосновательны. Просто слишком многое здесь напоминает вам о трагедии…
У входа в госпиталь припаркован чёрно-белый полицейский «Шевроле», Марти на водительском месте греет ладони о мягкий пластиковый стаканчик с дешёвым чаем. Ждёт шерифа, которого в этот день отпускают, наконец, домой с больничной койки. От прошлой жизни осталось только небо, разодранное весенней синевой, семь лет чужого безумия, пропущенный вызов на разбитом мобильном и ненависть. Слишком о многом хочется поговорить и ещё о большем промолчать именно здесь, сейчас – и, сделав Марти знак, чтобы ехал сзади, Аксель трогает жену за плечо, предлагая пройтись пешком.
– Нои пришлось бросить школу… Я отправила его к маме.
– Почему сама не уехала? Я слышал, врач говорил: для тебя и ребёнка это сейчас самый лучший выход…
Иногда ей снится Мэган. Мэган в своей розовой маечке и джинсовой мини-юбке. Она медленно, одной рукой, расставляет товар на полках «Mercer’s G. Store» и смеётся: “Знаешь, Сара, я так боялась рожать! Боялась, что не смогу – и доктор будет делать мне кесарево… Какой дурой я была, правда?” Она поворачивается – второй рукой зажимая разорванный живот, чтобы не выпадали внутренности. Она мертва. Глаза вытекли, а волосы слиплись от крови – но страшнее всего эта дыра, через которую виден позвоночник и тонкие окровавленные дуги рёбер. Сара проклинает себя за то, что не послушалась мужа и посмотрела на неё тогда, в переулке за магазином…
«Мне страшно…» Буквы петляют и истончаются. Стук в стекло, торопливый и дребезжащий, заставляет вскрикнуть и дёрнуться вперёд так, что Сара падает с кровати, роняя дневник и карандаш. В призрачном свете низкой, щербатой луны лицо Тома, прижимающегося к стеклу с улицы, кажется синевато-бледным и смазанным, словно в тумане. Сара слышит его тихий шёпот: «Пойдём со мной… Пойдём, не бойся – там, в шахте, все давно мертвы…» Слышит – и не понимает, как такое может быть: стекло толстое, а рама плотно закрыта, её приходилось открывать, чтобы докричаться до Нои, играющего во дворе.
– Аксель!.. Аксель, господи, это он!!!.. – ужас втыкает в позвоночник ледяную иглу, Сара скулит, всем корпусом оборачиваясь назад, к мужу… и падает с постели уже по-настоящему – чтобы проснуться, понять, что разбила затылок и ссадила локоть о дощатый пол. Ночь пахнет осинами и сыростью. Акселя рядом нет, но с лестницы видна желтоватая полоса под дверью кабинета.
«Мне снится Мэган. Акселю она снится тоже». Из-за той Мэган, что приходила к нему раньше, он боялся спать с Сарой рядом, боялся, что она почувствует, устроит скандал – и ей казалось, это самое страшное, что могло случиться в их семье. Из-за той Мэган, что приходит к нему сейчас, он боится спать вообще. «Самое страшное» – это лишь то, что мы способны выдержать. Где, действительно, предел, никто никогда не скажет – потому что грань безумия начинается раньше.
Страх немного ослабевает в ветреную погоду, сменяется беспричинными перепадами настроения и тоской.
– Это в порядке вещей, миссис Палмер, – врач всё так же прикладывает стетоскоп к груди, смотрит глазное дно и протягивает бумажные полотенца, чтобы стереть гель с уже заметно округлившегося живота. – Так случается во время беременности – обостряется обоняние, мучает бессонница… Вас это не должно пугать.
– У меня будет мальчик?
– Да, мальчик. Уже решили, как назовёте?
Ветер дует с востока, принося холодную, влажную сладость и угольную пыль с шахт, рвёт душу невозможностью увидеть, услышать, прикоснуться к тому, кого бесплотным призраком постоянно чувствуешь рядом. Остановившись посередине моста, Сара вытирает мокрые ресницы. Так же, как несколько месяцев, как десять лет, как целую вечность назад журчит река и хлопает над головой выцветшее, истрёпанное полотнище флага. «Теперь ты знаешь, почему я не справился?» – от тихого шёпота за спиной Сара дёргается и, обернувшись, вжимается в ледяные перила. После той трагедии Том разучился улыбаться, но ради неё поднимает вверх уголки обветренных, бесцветных губ – словно в последний раз, насильно, разгибает мёртвому пальцы.
– Знаю, Том. Гарри приходил к тебе каждую ночь. Как теперь ты сам приходишь ко мне… – на мосту никого нет, но за холмами, в лесу, ввалившаяся могила слышит каждое слово, каждый стон, и, оказывается, смерть умеет отвечать – грязью в талой воде, ночными кошмарами, карканьем ворон, чёрными гроздьями облепивших придорожные столбы и провода.
– Упокой, господи, душу раба твоего… – унылый голос священника вместе с серым дождём стекает по могильной плите, уходит в насыпанную холмиком, заваленную цветами рыхлую, влажную землю…
Ей снился мёртвый, изъеденный червями шериф Бёрк. У него не было глаз и нижней челюсти – болталось клочьями гнилое мясо с желтоватыми нитями сухожилий – зато был длинный, вонючий язык, которым он пытался лизать ей щёку. Визжа и брыкаясь, она отползла к краю постели, вытащила из стола револьвер и выстрелила – потом ещё раз, и ещё, пока тень мертвеца не свалилась на пол и, съёжившись, не начала скулить и скрести по доскам короткими, когтистыми лапами. Потом, когда её увозили в каталке, под капельницей, и крыша фургона мигала синим, и пахло речной водой, она не могла вспомнить – ничего, кроме того, что сидела у кровати и гладила странно знакомого чёрного, кривоногого пса, пока не почувствовала, что между бёдер течёт и, просачиваясь под коленом, расползается по полу липким и тёмным, смешиваясь с собачьей кровью.
Она просыпается от запаха тумана, от тени дождевых капель, ползущих по стеклу, её сон это вечное дёрганье на разрыв и без того натянутых и истончившихся нервов. Первые заморозки приходят в сентябре. Марти всё так же сидит на водительском месте, смотрит на ворон над рекой и пьёт кисловатый, пенистый кофе. Усадив жену в машину, Аксель укрывает её пледом поверх пальто, чтобы унять озноб, не видимый, но ощутимый – в губах, в локтях, в кончиках пальцев.
– Я забрал Нои у твоей матери и привёз домой. Подумал, тебе будет легче справиться, если…
Её сны пахнут сиренью. В её снах тихий шёпот. Именно он пахнет той едва уловимой, ускользающе знакомой мутью, которая однажды забилась в ноздри и осталась в памяти, где-то на обратной, исписанной прозрачными чернилами стороне. Саре кажется, ещё немного – и она вспомнит, откуда взялся этот запах. И вместе с ответом придёт конец.
– Привет, Сара… – когда ей уже совсем не страшно, приходит настоящий Том, снова заглядывает в окно, синеватое лицо из густого мрака – прижимается щекой и водит по стеклу бледными, перепачканными в земле и крови пальцами. – Ты стреляла в меня, Сара, помнишь? Глупая девочка… Но я не сержусь. Открой! Я расскажу тебе, что с тобой случилось…
Так пахнет в клиниках для душевнобольных: запах разлагающейся плоти там перебивает всё – пролежни, немытые тела и волосы, гниющие вены, в которые санитар подчас не может с первого раза попасть иглой. Но если остановиться и прислушаться, другой запах сам найдёт тебя, абсолютно прозрачный и жуткий, как воздух над линиями высоковольтных проводов. Запах, которого нет, и в котором можно различить сразу всё – грозу, пыль, едкий дым и холодный морской песок. Так пахнет разлагающийся человеческий разум.
Сара смеётся, впервые за последние полгода смеётся тихо и счастливо – когда сдвигает с двери железную щеколду, и Том Ханнигер, её Том, красивый и любящий, как десять лет назад, без чёрного комбинезона и маски, тоже улыбается ей.
И прямо с порога замахивается тяжёлой и ржавой шахтёрской киркой.
.........................................
– Четыре трупа: взрослый мужчина и ребёнок, ещё двое мужчин в патрульной машине снаружи, вероятнее всего, полицейские, охранявшие дом… – плёнка в диктофоне заканчивается, и, досадливо встряхнув его, шериф щёлкает крышкой, чтобы перевернуть кассету; стараясь не вляпаться ботинком в засыхающие пятна крови, спускается по разгромленной лестнице в холл.
– Орудие убийства не найдено! Но я затребовал материалы из архива, и мне кажется, картина ясна! – подняв ярко-жёлтую ограждающую ленту, молодой парень бежит по скользкой росистой траве, размахивая тонкой папкой с бумагами. – Полгода назад сынок владельца шахт спятил и перебил полгорода! То же место, тот же почерк… Том Ханнигер вернулся…
– Том Ханнигер давно мёртв, – скомкав бумажный стаканчик из-под кофе, шериф забрасывает его за спину и, выудив из кармана зубочистку, лениво ковыряет щербатый клык. – Труп нашли четыре месяца назад, в лесу – смерть от истощения и потери крови. Держи! Даю тебе шанс продвинуться по службе…
Помощник ловит пухлую тетрадь в кожаном переплёте – и холодок бежит по спине, когда на первой странице, на второй, на всех остальных, вдоль, поперёк, по диагонали, он видит одно единственное, выведенное мелким и кривым женским почерком: «Мне страшно…»
@темы: Happy Pick, gen, fanfiction
-
-
07.06.2010 в 21:00Очень красиво написан. Жутковатый и очень в духе фильма. Сильный. Восторг.
Спасибо.
-
-
07.06.2010 в 21:44я надеюсь, я хоть немного загладил свою вину
большое спасибо за отзыв! мне очень-очень приятно
-
-
07.06.2010 в 21:53-
-
07.06.2010 в 22:00ну и классно
-
-
17.06.2010 в 13:48эмоций-море, восторг, который не передать словами, рот открывается и закрывается
ну это просто...
шедевр
-
-
17.06.2010 в 20:12я так рад, что понравилось!
очень хотелось выполнить своё задание
спасибо тебе за добрые слова!
-
-
17.06.2010 в 20:13я целый день сегодня под впечатлением *_____*
ты гениален, Том ^.^
-
-
17.06.2010 в 20:27ы
с синдромом Пятой шахтыгениальные и скованные одной киркойя старался для любимого сообщества.
-
-
17.06.2010 в 20:28очень здорово ^^
ты в новом конкурсе будешь участвовать?
-
-
17.06.2010 в 20:35к Дню Шахтёра? я боюсь уже говорить, что "да-да-да"! )) хотел бы сделать всё возможное, но у меня сейчас со временем совсем плёхо ( я даже чужие работы не почитал, только картинки посмотрел, но ещё даже авторам спасибо не сказал ((
я только фики умею писать, так что если будет что-то, куда можно будет написать, меня считайте участником )))
-
-
17.06.2010 в 20:40